На дворе стоял 1992 год. Я приехала в Москву, поступила в литинститут (училась неважно: книг не читала, стихов не писала, в субботниках не бывала) и устроилась официанткой. На работе никому не говорила, что живу в общежитии. Лиза с Маратом выбирали мебель для гостиной, а у меня - две соседки писательницы в комнате, одна из них слушает На-На, а другая поёт Белые розы; где на окне покрывало, которое если снять, то можно увидеть, что едят в доме напротив, и позавидовать: у них рыба, а у нас – вермешель.
Все московские дома тогда уже казались уютными, панельные предсмертные пятиэтажки, сложенные из квадратов, прокрашенные в своих ранах жёлтой краской. И в окнах уютные лампы, ковры на стенах. И на шкафах сверху кастрюли, одна в одну и так до потолка. Бывало, случалось оказаться в синем зассанном подъезде, что вызывало восторг, что откроется дверь, и там жёлтенькое, тёпленькое.